Теоретическая дискуссия о том, как точнее всего определить сущность глобализации, ведется уже несколько десятилетий. Я довольно давно пользуюсь (и другим рекомендую) изящным определением Томаса Палмера, согласно которому глобализация представляет собой естественные и искусственные процессы ослабления (уменьшения и даже исчезновения) межгосударственных барьеров на путях разного рода обменов и потоков. Преимущество этого определения (признаюсь, что мною слегка трансформированного для упрощения понимания и усиления смыслов) заключается в том, что оно не несет в себе никаких этических или прагматических оценок глобализации. Оно просто фиксирует характер трансформации самоочевидной реальности, не предлагая ни этически оценить ее в абсолютных категориях добра и зла, ни прагматически оценить ее в относительных категориях «лучше-хуже». Далее, это определение позволяет нам использовать его в качестве аналитического инструментария (а таковой практической полезностью может похвастаться далеко не каждая теоретическая конструкция), ибо, опираясь на него, мы можем, например, попытаться оценить, ослабевают или усиливаются
межгосударственные барьеры, а также какова степень этого ослабевания или усиления? Ну и, кроме того, оттолкнувшись от этого определения, мы легко можем сформулировать, что такое контрглобализация: это естественные или искусственные процессы усиления – восстановления, а также создания новых межгосударственных барьеров на путях разного рода трансграничных обменов и потоков.
Замечу, что золотым веком – точнее, «золотыми десятилетиями» – глобализации мы можем считать последнее десятилетие XX века и первое десятилетие XXI века. Истоки глобализационных процессов мы можем обнаруживать в последней трети XX века, кто-то считает, что можно говорить в этом смысле о второй половине XX века. Однако апофеоз естественного и искусственного уменьшения межгосударственных барьеров – триумфальное развитие Европейского Союза, эпохальные достижения ВТО (Всемирной торговой организации), глобальный технологический блицкриг интернет-технологий и многое другое – случился именно в девяностые и нулевые годы.
Завершающееся же десятилетие обернулось апофеозом совершенно противоположных процессов. Повторившись в отдельных случаях, назову основные симптомы нашего контрглобализационного времени. Добровольный и легитимированный через общенациональный референдум выход Великобритании из Европейского Союза. Победа на президентских выборах в США политика с личностным имиджем и риторикой бизнесмена-республиканца Дональда Трампа. Полноценные торговые войны между ближайшими политическими союзниками, теми, что образуют, как это видится из России, «консолидированный Запад», причем это «торговые войны», происходящие в контексте «новой холодной войны» между этим самым Западом и Россией. Включение Крыма в состав Российской Федерации, последующие санкции-антисанкции, гибридная война на востоке Украины, прокси-война в Сирии, кризис разнообразных институтов, которые в XX в. сложились в полноценную «инфраструктуру глобализации». Речь тут следует вести в первую очередь не об ООН, а о МВФ, Всемирном банке, ВТО и даже Организации экономического развития и сотрудничества. Совсем недавний военный конфликт Азербайджана и Армении – война совершенно архаичного стиля, война за территорию и национальный престиж. Упомянем и разнообразные мелочи вроде давления, оказанного летом 2020 года со стороны администрации Трампа на популярный и модный китайский ресурс TikTok – давление, не имеющее никакого отношения к универсальным принципам открытого мирового рынка капиталов, товаров и услуг. Имеет смысл вспомнить и «допрос с пристрастием», устроенный осенью 2020 года Конгрессом США основателю и владельцу социальной сети Facebook Марку Цукербергу, а также борьбу российского государства с Telegram в 2018 году.